Большая газовая труба

Смена драйвера мировой экономики всегда сопровождается скачком технологий и сменой глобальных лидеров. Переход с дров на уголь привёл к институциональному господству лондонского Сити (Pax Britannica), замена угля на нефть индустриализировала аграрно-местечковые североамериканские штаты и установила Pax Americana.

Переход с нефти на газ мы наблюдаем в режиме реального времени, предсказать его итоги пока сложно, полевые работы в самом разгаре. Определённо можно сказать только то, что «приписываемое» США импортозамещение не является их стратегической целью. Америка была, есть и будет энергодефицитной страной.

Ибо это число человеческое

Транзит газа по трубопроводу Ямал – Европа в Германию 26 мая в 08.00–09:00 утра достиг нуля. Поставки «Газпрома» на ближайший хаб в Баумгартене снизились на 25 процентов. На площадках нидерландского хаба TTF голубое топливо» подешевело до 26 долларов за 1 тыс. кубометров (в Ленинградской области – 63 доллара за 1 тыс. кубометров).

Дональд Трамп грозит «Северному потоку – 2» новыми санкциями. В США объём поставок газа на СПГ-заводы снизился в два раза, на банкротство подали 17 сланцевых компаний (до конца следующего года их число, по прогнозам экспертов, вырастет до 250). Совокупный долг отрасли составляет 300 млрд долларов.

«И я видел, что Агнец снял первую из семи печатей, и я услышал одно из четырёх животных, говорящее как бы громовым голосом: иди и смотри...» Словом, «Апокалипсис сегодня». Между тем Qatar Petroleum анонсирует увеличение годового производства СПГ с 77 до 110 млн тонн за 5 лет и ещё на 16 млн тонн за следующие два года.

Картинка рушится. Событийный ряд превращается в хаос без логики и смысла. В реальности же и логика, и смысл в сюжете присутствуют. Кто знаком с механикой гринмейла (захват бизнеса), тот хорошо знает, что принцип «чем хуже, тем лучше» (хаотизация) – это методология главного рейдера.

Кто в конце рейдерского сюжета предлагает работающую схему (учёт рисков всех игроков), тот и победил. «Как кто убил?.. Вы и убили-с...»

Строительство газоконденсатных станций, трубопроводов и компрессорных станций требует больших инвестиций, поэтому все контракты были долгосрочные, а цена привязана к нефти.

С точки зрения регулятора мирового финансового оборота газ не представлял никакого интереса (вторичный по отношению к нефти товар). Всё изменилось в конце 70-х годов прошлого века. Динамика роста запасов газа стала обгонять нефть. Соотношение запасов газа к нефти в 1970 году было 30/70, в 1990-м – 45/55, в 2009-м – 50/50.

Сегодня запасы традиционного газа составляют 208,4 трлн кубометров, столько же метана угольных пластов, запасы сланцевого газа – 500 трлн кубометров, гидратов метана – 23 квадрлн кубометров, основное место залегания последних – глубоководный шельф и районы вечной мерзлоты (Арктика и Сибирь).

В 90-е годы прошлого столетия тема исчерпанности запасов нефти стала самой горячей в энергетическом секторе, получив название «газовая пауза». Разогрев темы привёл к серьёзным структурным изменениям энергорынка. Процент выхода светлых нефтепродуктов в переработке резко вырос, а мазута – упал. Сегодня использовать мазут в энергетике – всё равно что топить ТЭЦ деньгами.

Стала быстро развиваться дорогостоящая технология сжижения газа и танкерных поставок. Газ из локального товара начал превращаться в глобальный. Перед фондовым рынком встала перспектива возникновения нового энергетического сегмента, который по своему биржевому потенциалу превосходит нефтяной.

В разгар «газовой паузы» капитализация «Газпрома» поднималась свыше 400 млрд долларов. Глава концерна Алексей Миллер называл ориентиром 1 трлн долларов. В СМИ активно обсуждалась тема создания так называемого газового ОПЕК, переговоры о выработке механизмов координации своих действий на мировом рынке шли между Россией, Ираном и Ливией (сегодня тема вновь оживает).

Одновременно в Европе шло обсуждение темы «энергетического кольца», которое должно было создать замкнутую систему поставок энергоресурсов и превратить ЕС в самодостаточный (независимый от подконтрольных США поставок нефти Персидского залива) регион. Обеспечить эту самодостаточность должны были прежде всего Северная Африка, Россия и Иран.

Фото: Yunus Keles/Anadolu Agency/Getty Images

Стратегия «энергетического кольца» подразумевала формирование режима новой политической реальности в регионе на основе стабильных поставок энергоресурсов. Одним из главных сторонников этой стратегии был президент Франции Николя Саркози, а первой точкой её отработки должен был стать трубопровод из Ливии. Собственно, они (Ливия и Саркози) и стали первыми жертвами контрстратегии. (Какой? Об этом чуть ниже.)

Трубопроводная конфигурация газового рынка противоречит военно-политической конфигурации мира. Сегодня видно, что все реперные точки «энергетического кольца» Европы (Ливия, Сирия, Россия, Иран) находятся под ударом. Зона политической нестабильности расположена полукольцом вокруг ЕС, напряжённость отсутствует только на западном (морском) направлении поставок.

Последние события в мировой энергетике, видимые (представляемые) нам как непрогнозируемый процесс (стихия рынка), на самом деле имеют строго очерченную проектную конфигурацию.

По образу и подобию

Рабочая модель газового рынка была создана и запущена в эксплуатацию в 1985 году. Разработали модель в США. До 1985 года рынка газа в США (как и везде) не существовало, отрасль контролировало государство. Тарифы на прокачку, оценку фондов и транспортные издержки (вплоть до норм бухучета) по закону 1938 года (Natural Gas Act) определяли федеральные органы. Энергетические комиссии Штатов фиксировали цены, удерживая их на низком уровне.

Добычей газа занимались (как сегодня «сланцем») мелкие компании. Промысел был варварским: из скважины выкачивали «лёгкий» газ, после чего бурили новую. Цены были намного ниже нефтяных, это мотивировало муниципалитеты переходить на менее энергоёмкое (тепловой паритет нефть/газ – 6 к 1), но более дешёвое топливо. Освобождаемая из внутреннего потребления нефть шла на внешний рынок. На тот момент США были главным мировым экспортёром нефти.

После отказа в 1971 году от золотого стандарта доллара и перехода на импортную модель потребления стимул удержания газовых цен внизу исчез. В 1978 году (в момент старта опережающего роста запасов газа) конгресс США принял новый газовый закон (Natural Gas Policy Act). Необходимость создания несуществующего в природе рынка газа сформулировали как задачу.

Никакой «невидимой руки», никакой «шоковой терапии». Все решения (добыча, транспорт, потребление) были предельно детализированы. Месторождения разбили на 26 категорий по дате бурения первой скважины, получению первого газа, типу скважины, виду контракта на поставку газа и т. д. Определили сроки и порядок дерегуляции: «дорогие» в добыче месторождения – с 1979 года; «новые» в освоении – с 1985-го, на «старых» регулирование цен оставили до полной их выработки.

Фото: Bettmann/Getty Images

К 1985 году газовые цены в США превысили нефтяные. Смену энергетического лидера оформили политически. Доля газа в мировом энергобалансе начала расти. СССР и ФРГ заключили сделку века «газ в обмен на трубы», которая вызвала в США шок и высветила перспективы новой европейской интеграции. В 1985 году США ставят перед собой новую задачу: создать самостоятельный (независимый от нефти) газовой рынок.

Необходимо было воспроизвести нефтяную модель. Убить долгосрочный контракт, перейти на спот, ввести внутрь сделки посредника и застраховать возникшие риски торгами фьючерсов на бирже. СПГ-индустрии на тот момент не было, весь газ транспортировался по трубе без технологических разрывов.

Рынок внутри трубы создали тремя распоряжениями Федеральной энергетической комиссии (командно-административным способом). Сначала потребителя освободили от покупки обязательных объёмов газа (take or pay), разрушив контрактную систему гарантий всей цепочки. Потом выделили в самостоятельный вид бизнеса транспорт: ввели на прокачку отдельный тариф и обязали транспортников покупать у производителя весь законтрактованный газ.

Вскоре, однако, выяснилось, что модель создаёт критический дисбаланс в системе трубопроводных поставок, так называемый контрактный разрыв. Транспортников обязали покупать у производителя гарантированные объёмы газа, а потребителя от обязательств освободили. Разрыв устранили с помощь третьего распоряжения, которое и сформировало современную модель газового рынка США.

«Трубу» оставили самостоятельным видом бизнеса, освободив от обязательств по закупкам газа (take or pay), но разрешили стоимость невостребованного потребителем газа включать в тариф. Фактически принцип take or pay зашили внутрь транспортировки, возложив риски неисполнения обязательств по всей цепочке стоимости на производителя, у которого в случае падения потребления росли транспортные расходы.

Рукотворную модель газового рынка США сегодня натягивают на глобус (Европу в том числе). Принятый в 2009 году третий энергопакет ЕС содержит те же самые принципы: вывод транспорта в отдельный вид бизнеса; освобождение покупателей от контрактных цен и переход на спот; создание единого трансграничного мегарегулятора с контролем над тарифами.

Модель уже действует. В 2018 году Стокгольмский арбитраж вынес политическое решение по взаимному иску «Нафтогаз Украины» и «Газпрома». Суд вышел за рамки действующего (добровольно подписанного сторонами) контракта, отменил take or pay и привязку газовых цен к нефтяным. В этом году Польша по прецеденту отсудила у «Газпрома» 1,5 млрд долларов также в рамках действующего контракта.

По факту третий энергопакет отрезал поставщиков газа (главным образом «Газпром») от наиболее доходной части вновь формируемого газового рынка ЕС. Всего за 5 лет после принятия энергопакета (к 2014 году) цена газа в ЕС для промышленности выросла на 32 процента и на 27 процентов – для домохозяйств. Доля стоимости газа в этом подорожании составила 0,4 процента для домохозяйств и около 5 процентов – для промышленности (остальное – транспорт и налоги).

Средняя цена поставок газа «Газпромом» в Европу составляла в тот период 200 долларов за тыс. кубометров, а средняя цена внутри ЕС – 900 долларов. Это не рынок продавца, но и не рынок покупателя, как мнит Европа. Это рынок глобального финансового посредника, который и будет диктовать инвестиционные приоритеты в будущем.

Фото: Greg A. Syverson/Getty Images

Как строить масштабный проект (например, новый «Северный поток»), когда долгосрочный контракт отсутствует, и нет гарантий поставок продукции (окупаемости)?

Иного способа, кроме как заложить сделку с 30-летним сроком исполнения под процент, нет. Закладываются и отпускная цена, и цена покупки. Чем неопределённее ситуация с окупаемостью, тем выше процент. И если продавец и покупатель заинтересованы в быстром завершении сделки, то у посредника интерес в её длительности (извлечение финансовой ренты).

Так работает глобальный фондовый рынок. И именно так (за чужой счёт) разгонялась СПГ-индустрия и сланцевая отрасль.

Газовый ЕС

Американская модель газового рынка при внедрении в Европе создала критические напряжения. Контрактный разрыв между потребителем и производителем, разрешённый в рамках юрисдикции США административно, в межгосударственном формате обернулся политическим противостоянием. Что мы сегодня, собственно, и видим по блокировке «Южного потока», уничтожению Ливии, санкциям против «Северного потока – 2», украинскому перевороту и войне в Сирии.

Тем не менее многие продолжают верить, что, заваривая кашу на континенте, США только и думали, как бы обеспечить Европу своим «дешёвым» СПГ. Версия носит характер откровенного пиар-прикрытия, сегодня она представляется как минимум лёгкостью ума. Но сила мировых СМИ продолжает удерживать общественное мнение в рамках «обманки».

В 2001 году, когда всё только начиналось, президент США Джордж Буш утвердил документ под названием «Национальная энергетическая стратегия США». Приоритетами были объявлены рост внутренней добычи, повышение энергоэффективности и увеличение доли природного газа в топливно-энергетическом балансе страны.

За 15 лет с момента принятия стратегии США нефть в энергобалансе Штатов снизилась с 43,8 до 40 процентов, а газ вырос почти в два с половиной раза (с 13,9 до 33 процентов). При этом по сырью страна так и осталась энергодефицитной. Сегодня (несмотря на кризис и падение потребления) США закупают с внешнего рынка 6-7 млн баррелей в сутки.

США не просто уловили мировой тренд, они его запротоколировали и оформили директивно (сформировали). Энергетическая переориентация носила глобальный характер. В Европе с 1990 по 2005 год потребление газа выросло на 84 процента, в Азии – в четыре раза. С 2004 по 2014 год (до обвала цен) доля нефти в мировом энергобалансе снизилась с 36,7 до 32,6 процента, а экспорт газа вырос с 0,68 до 1,42 трлн кубометров. На этот период пришлась сланцевая революция в США и взрывной (с нуля) рост СПГ-индустрии.

До 2004 года спотовые цены на газ, как и полагается, были выше контрактных на Henry Hub (США). Спот – по определению высокорисковый рынок по отношению к контрактным поставкам. Однако в 2004 году нефть начинает расти (за семь лет – с 30 до 120 долларов за баррель), задирая привязанные к ней контрактные газовые цены.

Сначала вслед за контрактными ценами также рос и спот. Но в 2007 году США снизили налоги на добычу газа, увеличили на 25 процентов отчисления землевладельцам и резко нарастили «сланцевую» добычу (за четыре года – с 37 до 212 млрд кубометров). Цены Henry Hub ушли резко вниз, за ними потянулись европейские спотовые площадки.

Как работает спот? Когда рынок сбалансирован, цены спота выше контрактных, спот покрывает скачки потребления. Когда рынок затоварен, спот начинает падать, потому что покупателей нет, а расходы на фрахт и хранение остаются. В этот момент спотовые поставщики думают не о прибылях, а о снижении потерь.

По этой логике развивались события на фондовом рынке в конце апреля нынешнего года. Спекулянты вынуждены были скинуть короткие фьючерсы, чтобы избежать дополнительных затрат на работу с реальной нефтью. Убыток зафиксировали на ₋40 долларов за баррель.

Во время искусственно созданного изобилия газ порой стоил в США в 12–15 раз меньше нефти по тепловому эквиваленту (паритет Btu). Третий энергопакет, привязавший внутренние газовые цены ЕС к споту, уже вступил в силу. Контрагенты «Газпрома» (перекупщики) возбудили против него антимонопольное расследование. В европейских офисах концерна прошли обыски. В итоге «Газпром» давал скидки к контрактным ценам (порой на 20 процентов ниже спота).

Третий энергопакет утвердил приоритет группового интереса (ЕС) над двусторонним контрактом. Это противоречит не только нормам ВТО, но и международному праву. Де-факто это картельный сговор, обеспечивающий Европе асимметричное преимущество. После ликвидации принципа «бери или плати» и сохранения принципа «качай или плати» даже при убыточной цене «Газпром» будет качать газ по трубе, чтобы не платить дополнительно за пустой транзит.

Сегодня русский газ для ЕС – способ снижения закупочных цен (скрепа посильнее европейских ценностей будет). Убери русские трубы, и Европа окажется полностью во власти СПГ. Когда надо было уговорить Россию продлить украинский транзит, Ангела Меркель с Эммануэлем Макроном выступили единым фронтом на внеплановой встрече с Владимиром Путиным в рамках «нормандского формата», наплевав на санкции.

Соглашение с Украиной было политической ошибкой, потому что логика наших оппонентов в газовой игре ничего общего с рынком не имеет. После того как Россия выполнила условие по сохранению украинского транзита, США всё равно ввели санкции против «Северного потока – 2», а ЕС просто умыл руки.

Фото: ИТАР-ТАСС/ Денис Вышинский

Можно только представить, как бы себя вели Европа и США, если бы украинского транзита сегодня не было, а польский закончился. Мы же помним, что было, когда в ходе второй «газовой войны» Москва заморозила поставки газа в Европу через Украину. По большому счёту останавливать украинский транзит Россия (именно Россия, не «Газпром») должна была сразу после решения Стокгольмского арбитража.

По морям, по волнам

Феномен «низких» цен на американский сланцевый газ, как и третий энергопакет ЕС, с рынком ничего общего не имеет. Рыночный фактор снижения цен перепроизводства. В годы сланцевой революции в США не было избытка газа (добыча не превышала спрос). Мало того, США испытывали дефицит (26,5 млрд кубометров, около 4 процентов по 2015 году) газа. Общая, включая нефть, зависимость от импорта углеводородов и вовсе составляла 45–50 процентов.

Фокус в том, что фондовая (виртуальная) модель рынка позволяет имитировать как профицит, так и дефицит, изменяя объёмы торговли фьючерсами при неизменных объёмах реального товара.

За время существования сланцевой отрасли ни одна из сланцевых компаний не показала операционную прибыль. Доходность обеспечивала биржа. По данным Barclays, при двукратном росте рынка высокодоходных облигаций объём привлечённых сланцевыми компаниями средств с фондового рынка вырос к 2016 году в девять раз.

Сегодня, после обвала цен, это аукнулось. Индекс сланцевых компаний (в пересчёте к 2007 году) потерял в общем 31 процент при росте S&P 500 на 80 процентов. Совокупный (реальный) долг «сланца» превысил 300 млрд долларов. Чтобы его погасить, необходимо добыть столько, сколько было добыто за всю историю отрасли.

Фондовый рынок – не что иное, как игра в будущее. Инвестиции – категория возвратная. Рост стоимости при отрицательной операционной доходности означает, что рынок работает на перспективу. Прибыль будущего должна окупить потери «здесь и сейчас». Эта логика ведёт к теории заговора, но отсутствие осознанной перспективы (стратегии), требует признать развернувшуюся на наших глазах газовую комбинацию АО «МММ».

Сегодня оборот фондового рынка на порядок превышает совокупный мировой ВВП. «Лишние» деньги требуют активов больше, чем активы денег. Уже сейчас второй по объёму продаж (первый в будущем) рынок газа просто необходим вздувающемуся пузырями фондовому рынку.

Это древний конфликт между морем и сушей (Карфаген и Рим). В море нет границ и таможен. Главное здесь – мощные ВМС и страховые компании. Посуху надо налаживать правовое взаимодействие, унифицировать тарифы, согласовывать кредитно-денежные системы и искать политические компромиссы.

«Труба» интегрирует, море разделяет. Островная цивилизация, по сравнению с континентальной, обладает принципиально иной (антиинтеграционной) ментальностью. Это экзистенциональное разногласие. «Карфаген должен быть разрушен».

Фабула конфликта в выборе модели формирования газового (базовый для будущего мировой экономики) рынка. Объединятся ли Европа и Азия трубопроводами по суше или интеграция пойдёт по пути морских перевозок? От этого зависит, кто будет обеспечивать режим безопасности (гарантии исполнения обязательств) и чья валюта будет страховать риски (источник инвестиций).

Молодые и сильные падут от меча

Заглядывая в будущее, прежде всего надо помнить, что никакой альтернативной углеводороду энергетики больших мощностей (кроме термоядерного синтеза) не существует. Электромобили – это очередная попытка изобрести вечный двигатель. КПД тепловых электростанций (60 процентов всей электроэнергии мира) не превышает 35 процентов.

На трубопроводном перекрёстке Ближнего Востока вместо религиозного проекта (Исламское государство, организация запрещена на территории РФ) под эгидой США стремительно формируется автономный Курдистан. Трубопроводный перекрёсток Средней Азии будет дестабилизирован на религиозной основе (Пакистан должен поссориться с Индией). Украинский конфликт будет продолжать тлеть, а Европа – национализироваться. В Азии северокорейская проблема и проблемы искусственных островов Китая будут нарастать.

США играют широко и масштабно, с купеческим размахом. Затраты на проект колоссальные, но и приз немаленький – статус мирового регулятора. В правовом и кредитно-денежном измерении рыночные абстракции всегда облачаются в национальные мундиры. Глобальный рынок вне выгод и издержек глобальных игроков (Nation state) не существует. Именно под этот проект будущего ФРС США печатала деньги с 2008 по 2014 год и вновь запустила «печатный станок» сейчас.

В логике политической конкуренции стратегия – это всегда путь к доминированию. В логике рынка – извлечение максимальной выгоды при обмене доступного ресурса на недоступный (критически значимый). То, что для политической системы – цель, для рынка – способ снижения затрат. В данном случае дефицитный ресурс – газ, а избыточный – военно-политическое превосходство США, конвертируемое в финансовые институты (неоколониализм).

Фото: Tayfun Salci/Anadolu Agency via Getty Images

В эпоху Великой Британии миссионерская формула «институциональные реформы в обмен на ресурсы» никого не смущала. Превосходство «белого человека» теоретически было обосновано и канонизировано. Колониализм считался двигателем прогресса, когнитивный диссонанс не возникал. В 2017 году применять эту формулу не комильфо. Обвинят как минимум в протекционизме и гегемонизме.

В демократически интегрированном мире рыночного равноправия есть только два способа провести неэквивалентный обмен. Первый – объявить контрагента прибежищем мирового тоталитарного зла. Сегодня таковыми признаны «газовые» Россия с Ираном и транзитные Турция с Сирией. Второй – сделать сделку непрозрачной для её участников.

Второй способ намного сложнее в исполнении, но в начале 70-х годов прошлого века США подобную задачу уже успешно решали. В роли дефицитного ресурса тогда выступала нефть. Прибежищем мирового зла были страны ОПЕК. А пиар-прикрытием служили война Судного дня и якобы нефтяное эмбарго со стороны Саудовской Аравии. Мир версию проглотил.

Автор – доцент Финансового университете при Правительстве РФ.